И. С. Тургенев Письмо к редактору1. Ваш отзыв должно быть удобно читать

1.Входная диагностическая работа. Диктант». Урок № 2. Дата_____________

Диктант

Приближение бури

Буря неотвратимо надвигалась. Солнце медленно садилось, постепенно исчезая за линией горизонта, закат разгорался пурпуром, и его жидкое пламя разливалось по серому небу. Ветер усиливался, и синева моря становилась всё глубже и холоднее. Тёмную поверхность его прорéзали белые гребни пенных валов, и сразу стало казаться, что таинственная и зловещая глубь океана настойчиво пытается выглянуть наружу.

На небе тоже водворялась торопливая тревога. Облака, вытянувшись длинными полосами, летели от востока к западу и там загорались одно за другим, как будто ураган кидал их в жерло огромной раскалённой печи.

Отдалённый берег давно утонул в густом тумане, брызгах и сумер-ках приближающегося вечера. Море ревело глубоко и протяжно, и мощные угрюмые валы катились к озарённому заходящим солнцем горизонту.

(По В. Короленко)

Языковой анализ

Задания

3. Составьте схемы последнего предложения первого абзаца (I вариант) и последнего предложения второго абзаца (II вариант).

4. Из предложения На небе тоже водворялась торопливая тревога выпишите союз и проведите его морфологический разбор.

5. Выпишите последнее предложение текста и проведите его синтаксический разбор.

6. Проведите лексический разбор слов мощный (I вариант) и угрюмый (II вариант) из последнего предложения текста.

2. Контрольная работа № 1(диктант по итогам повторения). Урок № 11. Дата__________

Диктант

Весенний полдень. Солнце тихо катится по синему небу. С холма виднеется широко разлившаяся река. Она пронесла уже свои льдины, и только иногда по её поверхности кое-где проплывают последние из них, выделяясь белыми пятнышками. Временами по воде пробегает, сверкая на солнце, лёгкая рябь. За рекой чернеют разопревшие нивы. Земля как будто вздыхает, и чуть видимый пар поднимается от неё к небу.

Природа величественно раскинулась кругом, точно великолепный храм, приготовленный к празднику. Ласкающие волны ветра приносят с собой то яркую трель жаворонка, то тихий шелест распустившейся берёзки, то чуть слышные всплески реки. Ласточка свистит лёгким крылом, описывая невдалеке причудливые круги, звенят мошки, и надо всем этим проносится порой протяжный и печальный окрик пахаря на равнине, понукающего волов над распахиваемой полоской.

Языковой анализ

Задания

1. Выпишите из четвёртого предложения текста местоимение её и проведите его фонетический разбор.

2. Из четвёртого предложения текста выпишите все наречия.

3. Из первого предложения второго абзаца (I вариант) и из второго предложения второго абзаца (II вариант) выпишите подчинительный союз и проведите его морфологический разбор.

4. Выпишите из текста четвёртое предложение и проведите его синтаксический разбор.

5. Проведите лексический разбор слов лёгкий (I вариант) и печальный (II вариант) из последнего предложения текста.

Примечания.

Выписать на доску данные слова, указав их значения.

Разопревшие (нивы) – разбухшие, размякшие.

3. Зачет по теме: «Функциональные разновидности языка»

Урок № 26. Дата___________

Упражнение 120.

Анализ текста.

1. Спишите текст, вставляя буквы, знаки препинания и раскрывая скобки.

Лучи тёплого дня удар ли сл… пому в лицо согрели нежную кожу и он инст_нктивно пов_рачивал к со… нцу свои (не, ни)зрячие глаза. Мальч… к как буд(то) чу… ствовал, к какому центру т… готеет всё окружающее. Для него (не, ни)было (не, ни)этой пр_зрачной дали (не, ни) л_зурного свода (не, ни)широко ра_двинутого г_р_зонта. Он чу ство - вал только как что(то) матер_альное, л_скающее, тёплое к.. сается его лица согр_вающ_м прик_сновением. Потом кто(то) пр хладный и лёгкий сн… мает с его лица эту негу и проб…. гает по нему ощущени… м свежей пр… хлады. В комн… тах мальчик пр… вык двигат… ся св_бодно чу_ствуя (во)круг себя пуст… ту. Здесь же его охв… тили какие(то) странно см_нявш_еся волны. Они то нежно л… скали то щ.._котали то опь_..няли. Тёплые прик… сновения со… нца быстро обмах…_вались кем(то). Струя ветерка зв_ня в уши охват…_вая лицо в_ски голову до самого з_тылка т_нулась (во)круг ст_раясь подхв_тить мальч…_ка увлечь его куда(то) в пр_странство. Но он (не, ни)мог вид… ть (не, ни)чего. Тогда(то) рука мальч.._ка крепче сж… мала руку матер_ а его сер_це зам_рало. (По В. Короленко)

2. Вслух выразительно прочитайте отрывок из повести «Слепой музыкант».

3. Проведите текстоведческий анализ фрагмента.

4. Найдите в тексте слова, передающие зрительные и осязательные ощущения, и сгруппируйте их по тематическому признаку. Какова роль этих слов в раскрытии основной мысли текста?

5. Проведите разные виды языкового разбора.

1) Фонетический разбор слова тёплого.

2) Морфемный разбор слов прохладой, согрели.

3) Лексический разбор слова опьяняли (волны).

4) Морфологический разбор выделенных слов.

5) Синтаксический разбор последнего предложения текста.

6. Выполните задания по орфографии и пунктуации .

1) Объясните слитное, раздельное или дефисное написание слов со скобками.

2) Объясните постановку знаков препинания в выделенном предложении.

4. Контрольная работа № 2. Диктант «Орфография и пунктуация»

Урок № 47. Дата _______________

Диктант

Творчество Толстого.

Толстой – великий художник. Это истина, признанная читающим миром и нигде и никем серьёзно не оспариваемая.

Мир Толстого – это мир, залитый солнечным светом, в котором все отражения соответствуют явлениям действительности. Над его пейзажем светит солнце, несутся облачные пятна, в нём есть людская радость и печаль, есть грехи, преступления и добродетели… И все эти образы, трепещущие жизнью, движением, кипящие человеческими страстями, стремлениями ввысь и глубокими падениями, созданы в полном соответствии с творчеством жизни… И всё это отмечено печатью духа, светится внутренним светом необыкновенного воображения и никогда не устающей бодрой мысли.

Творчество Толстого есть воплощение беспокойного, бескорыстного , неустанного и заразительного стремления. Единый мотив, никогда не изменявшийся у писателя, – искание правды, стремление к цельному душевному строю. Тоска по непосредственности и искание веры, дающей цельность душевного строя, – такова основная нота главных героев Толстого-художника, в которых всего полнее отразилась его собственная личность.

136 слов. (По)

Языковой анализ текста

1. Проведите синтаксический разбор предложений первого абзаца.

2. В предложениях последнего абзаца подчеркните согласованные определения, выраженные причастным оборотом.

3. Найдите и подчеркните в последнем предложении текста приложение.

5. Контрольная работа № 3 по теме «Однородные члены предложения»

Урок № 66. Дата______________

Первые полёты во сне.

Существуют повторяющиеся, знакомые каждому человеку сны. Кто из нас хоть когда-нибудь не летал во сне?

Летают во сне все: взрослые и дети, женщины и мужчины, философы и глупцы. Я отлично помню мои первые детские полёты во сне.

Тогда мне ничего не стоило одним усилием потерять весь свой вес, отделиться от земли, плавно подняться к высокому потолку и лечь там в воздухе грудью и лицом вниз. Люди, стоявшие на земле, всё старались достать меня оттуда. Но мне было чрезвычайно легко уходить от преследования. Я делал руками и ногами волнообразные движения и кругообразными зигзагами изящно и ловко парил в воздухе. И внутри меня всё время дрожал ликующий восторженный смех.

Потом я переменил способ летания. Я брал в руки рукоятки обыкновенной детской скакалки, но вместо шнура в моём аппарате была красная шёлковая лента. Я быстро начинал вращать эту ленту вокруг себя и тотчас же взмывал вверх… И яркая радость цвела в моей душе.

Языковой анализ текста

1. Найдите в тексте предложение, осложнённое однородными членами с обобщающим словом при них. Составьте его схему.

2. Выпишите из текста предпоследнее предложение и проведите его полный синтаксический разбор.

6. Контрольная работа №4. Диктант по теме «Предложения с обособленными членами» Урок № 78. Дата _______________

Ночное море.

Море грозно гудело под обрывами, выделяясь из всех шумов этой тревожной и сонной ночи. Огромное, теряющееся в пространстве, оно лежало глубоко внизу, далеко белея сквозь сумрак бегущими к земле гривами пены.

Влажный ветер валил с ног на обрыве, и мы долго не в состоянии были насытиться его мягкой, до глубины души проникающей свежестью. Потом, сквозя по мокрым глинистым тропинкам и остаткам деревянных лестниц, мы стали спускаться к сверкающему пеной прибою. Ступив на гравий, мы тотчас же отскочили в сторону от волны, разбившейся о камни.

Высокие волны с грохотом пушечных выстрелов рушились на берег, крутились и сверкали целыми водопадами снежной пены, рыли песок и камни и, убегая назад, увлекали спутанные водоросли , ил и гравий… И весь воздух был полон тонкой, прохладной пылью, всё вокруг дышало вольной свежестью моря. Темнота бледнела, и уже ясно была видна морская даль.

Языковой анализ

1. Подчеркните обособленные члены в предложениях первого (I вариант) и второго (II вариант) абзацев.

2. Подчеркните в первом предложении третьего абзаца все ряды однородных членов. Составьте схему для каждого ряда однородных членов.

3. В последнем предложении текста подчеркните грамматические основы. Составьте схему этого предложения.

7. Контрольная работа № 5 «Предложения осложненной структуры»

Урок № 94. Дата ______________

Диктант

(1)Малька – это такая злющая, вздорная собачонка, что хуже уже некуда. (2)Сама маленькая, ножки что спички и очень кривые, а злости больше, чем у тигра. (3)Она жила у одинокой пенсионерки Лидии. (4)Бывало, к Лидии никто не ходил гулять, даже по праздникам. (5)Собачка всегда облает гостя, а то ещё и за ногу тяпнет. (6)Лидия уже говорит с посетителем, уже, кажется, ясно, что злиться нельзя, а Малька всё рычит и рычит. (7)Откуда, казалось бы, столько злости бралось?

(8)Да и некоторым имеющим спокойный нрав животным не было от Мальки житья. (9)Малька, например, каждый раз бросалась и, задыхаясь от ярости, лаяла на миролюбивого, спокойного мерина Верного, когда он проходил мимо дома Лидии к реке, чтобы напиться.

(10)Как-то зимой, по снегу, я пошёл к Лидии за молоком и, подходя к дому, услышал сердитый голос хозяйки. (11)Я, немного помедлив, всё же вошёл в комнату. (12) Лидия, поздоровавшись со мной, продолжала ругаться.

1. Обозначьте в тексте вводные слова

2. Подчеркните обособленные обстоятельства

3. Проведите синтаксический разбор последнего предложения

8. Контрольная работа № 6 по итогам года «Синтаксис»

Урок № 97. Дата _______________

Диктант.

Дорога в гору.

Как задумчиво синеют поздней осенью долины, уходя друг за другом в горы! Низкое небо равнодушно висит над озерами, и неподвижно лежат тёмно-свинцовые озёра, налитые между туманно-сизыми кряжами.

Мы уехали из города на пароходе утром, а после полудня уже шли в гору. Как печальна была эта дорога! Низкорослый лес был редок, дремал и скупо ронял мелкие жёлтые листья. Иногда из-за деревьев глядели изумлённые морды коров, больших, непрерывно что-то жующих. Изредка слышался птичий свист собиравших по кустарникам хворост мальчишек-пастухов. С величавых гор, сумрачно синевших сосновыми лесами, серым дымом спускалась зима. Останавливаясь для отдыха, я подолгу смотрел в долины, слабо лиловевшие далеко внизу. Лишь изредка слышно было падение листика, медленно опускающегося на землю.

Близ какого-то туннеля, черневшего своим жерлом в тумане, показался небольшой посёлок. Только не спеша можно было преодолевать трудный подъём по грязным, скользким шпалам. Но очень скоро от посёлка осталось одно пятно внизу, а с гор уже повеяло сыростью осеннего снега.

150 слов. (По)

Языковой анализ

1. В предложениях третьего абзаца подчеркните грамматические основы.

2. Выпишите предложение Низкорослый лес на обрывах и скатах был редок, дремал и скупо ронял мелкие жёлтые листья и проведите его полный синтаксический разбор.

3. Выпишите предложение Изредка слышался птичий свист собиравших по кустарникам хворост мальчишек-пастухов и замените его синтаксическим синонимом – простым предложением, осложнённым обособленным определением, выраженным причастным оборотом.

Среди смуты, в хаосе творения новой русской жизни, наступает восьмидесятилетняя годовщина великого русского художника и истинно замечательного человека, вызывающего удивление и восторг во всем читающем и мыслящем человечестве. Нет угла на земном шаре, в который только проникает газета, на каком бы языке она ни издавалась, куда бы теперь не проникало и это имя. И всюду оно вызывает известное движение мысли и чувства, ума и совести, начиная с простого любопытства или радостного сочувствия и кончая напряженным столкновением религиозных, нравственных, политических мнений.

Последнее - особенно в нашем отечестве. Здесь около этой сложной, удивительной и величавой фигуры бушует теперь настоящий водоворот разнообразных течений, происходит столкновение не одних взглядов, но и страстей. Наша жизнь всколыхнулась до глубины в трагическом усилии возрождения, - но и среди этого огромного движения, быть может, в органической с ним связи - праздник литературы, праздник.свободной мысли и слова составляет один из выдающихся эпизодов, которому суждено остаться в биографии великого писателя и в истории нашей общественности характерным пятном на своеобразном фоне... Какой величаво-яркий закат... какая тревожная, бурная обстановка...

Толстой - великий художник. Это истина, уже признанная читающим миром и, кажется, нигде и никем серьезно не оспариваемая. И если порой все-таки поднимаются голоса, вроде Белавенека в венском рейхстаге или епископа Гермогена, в Саратове, утверждавшего еще недавно, что образы Толстого-художника "красивы, но не действуют благотворно ни на ум, ни на сердце", то судьба таких сведущих критиков - только оттенять торжественный хор общего восхищения и признания...

Да, Толстой действительно огромный художник, какие рождаются веками, и творчество его кристально чисто, светло и прекрасно. Кто-то из крупных французских писателей, если не ошибаюсь, Гюи де Мопассан, сказал, что каждый художник изображает нам свою "иллюзию мира". Обыкновенно принято сравнивать художественное произведение с зеркалом, отражающим мир явлений. Мне кажется, можно принять в известной комбинации оба определения. Художник - зеркало, но зеркало живое. Он воспринимает из мира явлений то, что подлежит непосредственному восприятию. Но затем в живой глубине его воображения воспринятые впечатления вступают в известное взаимодействие, сочетаются в новые комбинации, соответственно с лежащей в душе художника общей концепцией мира. И вот в конце процесса зеркало дает свое отражение, свою "иллюзию мира", где мы получаем знакомые элементы действительности в новых; доселе незнакомых нам сочетаниях. Достоинство этого сложного отражения находится в зависимости от двух главных факторов: зеркало должно быть ровно, прозрачно и чисто, чтобы явления внешнего мира проникали в его глубину не изломанные, не извращенные и не тусклые. Процесс новых сочетаний и комбинаций, происходящий в творящей глубине, должен соответствовать тем органическим законам, по которым явления сочетаются в жизни. Тогда, и только тогда, мы чувствуем в "вымысле" художника живую художественную правду...

Иллюзия мира... Да, конечно. И эти иллюзии сложны и разнообразны, как и сам воспринимаемый мир. Одно и то же лицо может быть отражено в зеркале плоском, или вогнутом, или выпуклом. Ни одно из этих зеркал не солжет, - элементарные процессы природы лгать не могут (кажется, в этом смысле софисты доказывали, что лжи совсем нет). Но если вы отразите все эти изображения на экране и измерите их очертания, то увидите, что только прямое зеркало дало вам отражение, размеры и пропорции которого объективно совпадают с размерами и пропорциями предмета в натуре. Отражение того же лица на поверхности самовара - конечно, не "ложь", оно и движется, и изменяет выражение, оно, значит, отражает действительное, живое лицо. Но между этим лицом и видимым нами отражением легли искажающие свойства выпуклой поверхности. А ведь порой на этой поверхности есть еще ржавчина, или плесень, или она изъедена кавернами, или окрашена случайными реактивами, изменяющими живую окраску... И тогда, вглядываясь в чуть мерцающее отражение живого лица, мы едва узнаем знакомые нам черты: они растянуты обезображены, искажены; на месте глаз - ржавые пятна, вместо живого тела - цвет разложения, вместо "иллюзии живого явления" - "иллюзия" призрака.

Конечно, может случиться, что и при такой отражающей поверхности внутренний процесс творчества будет обладать свойствами органически правильного и оригинального сочетания, как это было, например, у больного Достоевского. И тогда в искаженных отражениях местами, как клочки неба в черных лесных озерах, будут сверкать откровения изумительной глубины и силы. Они будут и драгоценны, - и поучительны, но всегда односторонни. Они вскроют нам почти недоступные глубины больного духа, но не ищите в них ни законов здоровой жизни, ни ее широких перспектив. Продолжая ранее взятое сравнение, я скажу, что по прямому отражению пейзажа, зарисованного с птичьего полета на бумаге, вы можете ориентироваться в натуре, легко найдете свою дорогу и рассчитаете усилия, необходимые для достижения цели. Попробуйте сделать то же по рисунку, отраженному неправильной зеркальной поверхностью, и, конечно, вы собьетесь с пути.

Нынешний период литературы особенно богат такими иллюзиями призраков, то есть иллюзиями вдвойне. Отчего бы это ни происходило, как бы "натурально" ни объяснялось и как бы "законно" ни было, факт все же остается фактом: воспринимающая поверхность нашего художественного зеркала за последние годы как будто искривилась, покрылась ржавыми пятнами, извратилась на разные лады и в разных направлениях. Я не говорю, конечно, о том, что на ней появляются то и дело искаженные ужасом лица, расширенные и застывшие зрачки, стоящие дыбом волосы: ужас составляет значительный момент самой современности. Я говорю о тех извращениях, которые не зависят прямо от явлений жизни, а только от зеркала... Болезненные искривления линий, невероятные и нежизненные положения и поступки, преувеличенно-приапическое выражение, сплошь разлитое на средних человеческих лицах, в средней, по-видимому, обстановке... При виде этих верениц диких образов, точно в фантастическом вихре несущихся перед современным читателем, мы уже не спрашиваем вместе с "старым" поэтом:

С кого они портреты пишут? Где разговоры эти слышут?

На сходство с действительностью, на простоту и естественность они и сами не претендуют... Нет, при созерцании фантастической метели модернизма приходит на ум парафраз из другого поэта:

Сколько их, куда их гонят? Что фальшиво так поют?

Когда после этого обращаешься к Толстому, то чувствуешь, точно с Брокена и вальпургиевой ночи попал на свет дня и солнца. Мир Толстого" - это мир, залитый солнечным светом, простым и ярким, мир, в котором все отражения по размерам, пропорциям и светотени соответствуют явлениям действительности, а творческие сочетания совершаются в соответствии с органическими законами природы... Над его пейзажем светит солнце, несутся облачные пятна, есть людская радость и печаль, есть грехи, преступления и добродетели... И все эти образы, трепещущие жизнью, движением, кипящие человеческими страстями, человеческой мыслью, стремлениями ввысь и глубокими падениями, созданы в полном соответствии с творчеством жизни, их размеры, их окраска, пропорции их взаимного распределения отражают точно и ясно, как экран под прямым зеркалом, взаимоотношения и светотени действительности. И все это отмечено печатью духа, светится внутренним светом необыкновенного воображения и никогда не устающей бодрой мысли.

Но кроме этой верности, чистоты и прозрачности образов, поразительна еще и ширина творческого захвата, огромность художественного горизонта Толстого. Мы, люди, работающие в нижних слоях той же области, над которой высится и парит Толстой, особенно живо чувствуем почти титаническую силу его художественного подъема. Средний художник считает себя счастливым, если ему удастся выхватить из бесформенного хаоса явлений одну освещенную тропу, в лучшем случае пробить просеку, по которой движется последовательное развитие данного образа, освещая кое-что и по сторонам главной дорожки. Художественный захват Толстого это не тропа, не просека, не лента дороги. Это огромный, далеко и широко раскинувшийся кругозор, лежащий перед нами во всем своем неизмеримом просторе, с изгибами рек, пятнами лесов, дальними селами. Подойдите ближе в любом месте - и перед вами зашумит многоголосый, живой говор толпы. Еще ближе - и вы видите из нее отдельных людей. И все это живет собственной, полной, настоящей жизнью, кипучей, своеобразной и многообразной...

Размеры статьи и ее назначение не позволяют мне привести для иллюстрации примеры и сравнения. Я позволю себе, однако, одно беглое указание. Золя в своем "Debacle" разработал ту же тему, что и Толстой в "Войне и мире". Золя - крупный художник и мыслитель, однако сравните его картины с картинами Толстого. Вот, например, движение отрядов. У Золя - это "боевые единицы". Вы их видите, слышите гул их движения, наблюдаете действие их в общем столкновении. Но это именно коллективные единицы, которые движутся, точно пятна на плане. В лучшем случае вы разглядите среди них главного героя и отдельные группы, близкие к основной нити рассказа. У Толстого проходящий на параде или идущий в сражение полк - не коллективная единица, а человеческая масса, кишащая отдельными жизнями. Перед вами выступают то и дело множество живых лиц - генералы, офицеры, солдаты, со своими личными особенностями, со своими случайными ощущениями данной минуты, - и когда это изумительное движение пронеслось и исчезло, вы еще чувствуете этот клубок человеческих жизней, прокатившийся в общей массе...

Выражаясь грубо фигурально, можно сказать, что средний художник поднимает в воображении двух, трех, наконец, десяток-другой лиц. И чем больше расширит он свой захват, тем тусклее становятся образы. Воображение Толстого поднимает сотни и несет их с изумительной легкостью, как могучая река свои караваны и флотилии... В своем "Разгроме" Золя - архитектор, отлично владеющий материалом и распределяющий его, как математик, по закону: необходимо и достаточно. Порой в его строго рассчитанной картине чувствуется чертеж и подстриженная аллейка. Творческое воображение Толстого не знает удержу: поле его фантазии засеяно могучей порослью, буйно разрастающейся за всякие ограды намеченного плана. У него нет главного героя. Его герой целая страна, борющаяся с нашествием врага. В его картине сотни лиц и каждое, даже случайно, мимоходом выпущенное на арену, тотчас же заявляет о своей яркой особенности, насильно захватывает ваше внимание для своей собственной личной жизни, не хочет уйти из вашей памяти... И все это вместе растекается вширь, как наводнение, грозя выхлестнуть из рамы с стихийной силой самостоятельного, непокорного ничьему велению явления жизни. При меньшей силе художественного кругозора эта буйная плодовитость воображения могла бы стать роковым недостатком: столпление образов могло бы превратиться в настоящий хаос конкретных явлений, то есть потерять значение обобщающего художественного творения. Порой кажется, что еще немного, и художник должен изнемочь под бременем своих образов, как атлет, поднявший чрезмерную тяжесть, и тогда разросшееся творение падет опять в хаос явлений, сольется с беспорядком, из которого пыталось его выхватить художественное творчество. Но Толстому по силам то, под чем упал бы всякий другой. Своим истинно орлиным взглядом он все время обозревает огромное поле своего действия, не теряя из виду ни одного лица в отдельности и не позволяя им закрывать перед собой целое... В конце концов неудержимый напор стихийно возникающих образов введен в границы. В заключении романа вы видите, как буйный разлив вошел в свои берега, грандиозная эпопея заканчивается плавно, величаво и спокойно...

Да, это почти нечеловеческая сила воображения и почти магическая власть над кипящими отраженьями жизни. Можно сказать смело, что по непосредственной силе творческой фантазии, по богатству и яркости художественного материала нет равного Толстому из современных художников. Всемирно известный Ибсен не может и отдаленно сравниться с Толстым в этом отношении: его порой очень глубокая мысль далеко не всегда покрывается слишком для нее скудными образами, и художнику то и дело приходится прибегать к заплатам сухого, отвлеченного и бескровного символизма.

Теперь от художественной области, в которой величие Толстого очевидно и неоспоримо, мы переходим к области более спорной, около которой и в настоящую минуту возникают разногласия, вскипают страсти.

Толстой публицист, моралист и мыслитель не всегда был достаточно благодарен Толстому-художнику. А между тем, если бы художник не поднялся на высоту, откуда он виден и слышен всему миру, едва ли мир с таким вниманием прислушивался бы к словам мыслителя. И кроме того, Толстой-мыслитель весь и целиком заключен в Толстом-художнике. Здесь все его крупные достоинства и не менее крупные недостатки.

Давно уже отмечено, что в произведениях Толстого-художника нашла отражение вся наша жизнь, начиная от царя и кончая крестьянином. Эти полюсы намечены верно: действительно в "Войне и мире", например, есть поразительно яркий и реальный образ царя в лице Александра I. Это с одной стороны. На другой - мы имеем почти бессловесных солдата Каратаева и мужике Акима (из "Власти тьмы"). Между этими крайностями располагается множество персонажей, - аристократия деревенские дворяне, - много деревенских дворян, - крепостные, дворовые, мужики, - много мужиков.,. Однако есть в этой необыкновенно богатой коллекции и один существенный пробел: вы напрасно станете искать в ней "среднего сословия", интеллигента, человека свободных профессий, горожанина, будь то чиновник на жаловании, конторщик, бухгалтер, кассир частного банка, ремесленник, заводский рабочий, газетный сотрудник, технолог, инженер, архитектор... Родовитое дворянства в произведениях Толстого подает руку мужику через тон ловы людей среднего состояния, которые в этом богатом собрании персонажей почти отсутствуют или являются только мельком, без существенных особенностей своего положения, своей психологии и быта.

Город для Толстого - это место, где влюбляется Левин, где Стива Облонский видит во сне своих дамочек и рюмочки, куда деревенские ходоки приходят с своими ходатайствами за разоренных Стивой и его собратья, ми однодеревенцев, куда, наконец, идут на скорую погибель детски беспомощные деревенские парни и девицы.. Но горожанина, как такового, и городской жизни, независимой от деревни, с ее особенной самостоятельной ролью в общей жизни великой страны, не знает художественное внимание Толстого. В нем всего устойчивее отразились два полюса крепостной России: деревенский дворянин и деревенский мужик. Нашего брата, горожанина-разночинца, чья жизнь вращается между этими полюсами, великий художник не видит, не хочет знать и не желает с нами считаться.

Не знаю, попадалось ли уже это замечание в огромной критической литературе о Толстом. Во всяком случае оно принадлежит не мне: впервые я слышал его от одного из моих друзей, и оно поразило меня своей меткостью. Разумеется, было бы странно ставить это обстоятельтво на счет "недостатков" в художественном творчестве Толстого. Пожалуй, наоборот, - оно подчеркивает огромный захват этого творчества: в то время, как у других художников мы указываем, что именно, какой угол жизни они изобразили, у Толстого легче отметить то, что он пропустил. Но для Толстого мыслителя и публициста этот пробел имел очень существенное, почти роковое значение.

Дело именно в том, что Толстой-мыслитель - целиком порождение Толстого-художника. Конечно, Толстой - человек очень образованный, много читавший и много изучавший. Для своих религиозных изысканий он изучал даже древнееврейский язык. Но его публицистические и моральные схемы никогда не истекали из этого изучения как самостоятельный вывод из накопленных знаний. Наоборот, изучение являлось служебным орудием для готовой схемы, которая рождалась из художественной интуиции.

В комплексе душевных свойств этого замечательного человека есть одна черта, заслуживающая более пристального и обстоятельного анализа. Может быть, я остановлюсь еще на ней в другой раз, а пока отмечу ее лишь общими чертами. В недавно опубликованных г-ном Чертковым материалах из семейной хроники и переписки Толстых есть одно письмо старшего брата писателя, а в письме есть характерная фраза: "Левушка, все юфанит". В примечании к письму говорится, что Юфан был работник в имении Толстых, который очень нравился Льву Николаевичу. Нравился до такой степени, что он подражал его движениям, его манере держать соху и т.д. И это было далеко уже не в детском и даже, кажется, не в юношеском возрасте.

Таких примеров можно было бы привести очень много и из произведений, и из биографии великого писателя. Эта способность увлекаться чужой личностью, вовлекаться, так сказать, в ее сферу составляет парадоксальную на первый взгляд, но очень заметную черту нравственной физиономии Толстого. И, наверное, этот Юфан ничем особенным не выделялся из ряду. Здесь не нужно ни особенной глубины, ни оригинальности, ни богатства душевного строя. Нужна только непосредственность и цельность. Солдат Каратаев не умеет связать трех последовательных фраз, Аким закрывает свое туманное миросозерцание магической и почти нечленораздельной формулой: таё-таё. Убогость душевного мира несомненная. Мало слов, мало понятий, мало образов и мало ощущений. Зато эта убогая душевная меблировка расставлена удивительно просто и гармонично: тут нет места разным душевным беспорядкам, - вроде столкновения различных противоречивых понятий, нет места рефлексии и сомнениям. Отсюда спокойная уверенность в своей правоте, отсюда непосредственность и цельность. А этого достаточно, чтобы великий художник, обуреваемый целым миром образов, идей, понятий, которые вечно волнуются, сталкиваются в душе и не позволяют ей окончательно сложиться в каком-нибудь прочном и гармоническом "стиле", - остановился перед Каратаевым, перед Акимом, перед Юфаном, зачарованный почти до гипноза их простою и убогою цельностью. И в своем увлечении он силою таланта заставит и нас преклоняться перед этой цельностью и верить, что в солдате Каратаеве мерцает какая-то необыкновенная мистическая мудрость, которую не дано разгадать даже гениальному художнику.

Вся многообразная история толстовских душевных переживаний сводится, по моему мнению, к жадному исканию цельности и гармонии духа. Если это возможно только при душевном и умственном обеднении, то - за борт душевное и умственное богатство! Для Толстого наступает период общения с Юфанами, Каратаевыми и Акимами в "простой народной вере", "у одной чаши", у одного обряда... Вместе со своим Левиным он идет тогда в деревенский храм и с сердечным сокрушением раскрывает перед немудрым деревенским попиком свою гениальную душу. Он вовлечен в душевную сферу Юфанов и Каратаевых, и ему кажется, что он "научился" верить так же бездумно, просто и "правильно", как правильно, "по-юфановски", научился держать соху. Он задул свой диогеновский фонарь и с наслаждением погружается в океан непосредственной веры, без критики, с подавленным анализом в душе.

Но, конечно, это только иллюзия. "Научиться" акимовой вере нельзя, во-первых, а во-вторых, не стоит, потому именно, что невозможно научиться непосредственности, а только она одна и влекла Толстого. Между тем кипучая, богатая красками и мыслью натура художника протестует против обеднения. Наступает кризис. Анализ сух и безрадостен, но ведь он тоже стихия, живущая своей непосредственной жизнью... А "народная вера - глупа" и полна нехристианских суеверий... Гармония исчезает. Период нерассуждающей ортодоксии закончен. Вечный искатель пускается в новый путь.

Толстой говорит (если не ошибаюсь, в "Исповеди"), что в это время он был близок к самоубийству. Но вот на безрадостном распутий Толстой-художник протягивает руку помощи растерявшемуся Толстому-мыслителю, и богатая фантазия восстановляет перед ним картину новой душевной непосредственности и гармонии. Он спит и видит сон. Песчаная, выжженная пустыня. Кучка неведомых людей в простых одеждах древности стоит под солнечными лучами и ждет. Сам он стоит вместе с ними, со своим теперешним ощущением духовной жажды, но он одет, как они. Он тоже простой иудей первого века, ожидающий в знойной пустыне слова великого учителя жизни...

И вот он, этот учитель, всходит на песчаный холм и начинает говорить. Говорит он простые слова евангельского учения, и они тотчас же водворяют свой мир в смятенные и жаждущие души.

Это было. Значит, это прежде всего можно себе представить воображением. А подвижное и яркое воображение великого художника к его услугам. Он сам стоял у холма, сам видел учителя, сам вместе с другими иудеями первого века испытал очарование этой божественной проповеди. Теперь он сохранит этот душевный строй, в сферу которого кинул его вещий художественный сон, и развернет его перед людьми. И это будет благодатная новая вера Толстого, в сущности старая христианская вера, которую нужно добыть в Евангелии из-под позднейших наслоений, как золото из-под шлака. Толстой читает Евангелие, вдумывается в подлинные тексты вульгаты, изучает древнееврейский язык... Но это изучение - не исследование объективного ученого, готового признать выводы из фактов, каковы бы они ни оказались. Это страстное стремление художника во что бы то ни стало восстановить душевный строй первых христиан и гармонию простой, неусложненной христианской веры, которые он пережил в воображении. В то время, когда на него в вещем сновидении сошло ощущение благодати и покоя, он был иудеем первого века. Ну что ж, - он им и останется до конца. Это ему нетрудно: к услугам богатое воображение, придающее сну силу действительности. Это во-первых. А во-вторых, к услугам еще и тот пробел в его художественном кругозоре, о котором мы говорили выше.

Толстой-художник знает, чувствует, видит только два полюса земледельческой России. Его художественный мир - это мир богачей земледельческого строя и его бедных Лазарей. Тут есть и добродетельные Воозы, и бедные Руфи, и неправедные цари, отымающие у поселянина его виноградник, но совсем нет ни самостоятельной городской жизни, ни фабрик, ни заводов, ни капитала, оторванного от труда, ни труда, лишенного не только виноградника, но и собственного крова, ни трестов, ни союзов рабочих, ни политических требований, ни классовой борьбы, ни забастовок... Значит - ничего этого для единственного блага на земле - душевной гармонии - и не нужно. Нужна любовь. Добрый богач Вооз допустил бедную Руфь собирать колосья на своей богатой ниве. Вдовица смиренно подбирала колосья... И Бог устроил все ко благу их обоих... Нужна любовь, а не союзы и стачки... Пусть все полюбят друг друга... Не ясно ли, что тогда рай водворится на этой смятенной земле.

Толстой - великий художник, и Толстой же - мыслитель, указывающий человечеству пути к новой жизни. Не странно ли, что он никогда не пытался написать свою "утопию", то есть изобразить в конкретных, видимых формах будущее общество, построенное на проповедуемых им началах. Мне кажется, что эта видимая странность объясняется довольно просто. Для своего будущего общества Толстой не требует никаких новых общественных форм. Его утопия - частью назади: простой сельский быт, которому остается только проникнуться началами первобытного христианства. Все усложнения и надстройки позднейших веков должны исчезнуть сами собою. Взыскуемый град Толстого по своему устройству ничем не отличался бы от того, что мы видим теперь. Это была бы простая русская деревня, такие же избы, те же бревенчатые стены, той же соломой были бы покрыты крыши, и те же порядки царствовали бы внутри деревенского мира. Только все любили бы друг друга. Поэтому не было бы бедных вдовиц, никто бы не обижал сирот, не грабило бы начальство... Избы были бы просторны и чисты, закрома широки и полны, скотина сильна и сыта, отцы мудры и благосклонны, дети добры и послушны. Фабрик и заводов, университетов и гимназий не было бы вовсе. Не было бы "союзов", не было бы политики, не было бы болезней, не было бы врачей и уж, конечно, не было бы губернаторов, исправников, урядников и вообще "начальства".

Так могло бы быть на этом свете, если бы люди захотели послушаться иудея первого века нашей эры, который сам слышал слова великого учителя с холма среди песчаной пустыни... Слышал так ясно, хотя бы только в вещем сие!

Мне кажется, я не ошибаюсь: в этом образе, который Толстой-художник подарил Толстому-мыслителю, и в стремлении мыслителя развернуть в конкретных формах навеянное сном ощущение благодатной душевной гармонии, приобщив к ней всех людей, - в этом весь закон и пророки Толстого - мыслителя и моралиста. Здесь его поразительная временами сила и не менее поразительная слабость.

Сила - в критике нашего строя с точки зрения якобы признаваемых этим строем христианских начал. Слабость - в неумении самому ориентироваться в запутанностях этого строя, из которого он желает нам указать выход. Если бы действительно иудей первого века, слышавший живую речь Христа, каким-нибудь чудом очутился теперь среди нас, то очень вероятно, что, ошеломленный сложностью нашей жизни и ее ужасами, он сказал бы нам приблизительно то же, что и Толстой: братья, уйдем отсюда в пустыню, где жизнь проще и добрее, и, когда на холм взойдет великий учитель, ваша скорбь и ваше смятение стихнет. Увы! - он не знал бы, что этот холм существует уже только в сновидении, что в действительности от него уже не осталось и следа, что по тому месту проложены, быть может, рельсы и поезд несет туда за деньги людей, каждый шаг которых в святой земле должен быть оплачен теми же деньгами... Так как каждый клочок святой земли служит источником алчного дохода...

Когда сам Толстой со своей мечтой, навеянной чудным сновидением, выходит на городскую улицу XX века, - он беспомощен и наивен совершенно в той же степени, как наш предполагаемый выходец из первого века. Иллюстраций сколько угодно, - мы возьмем одну из области борьбы великого писателя с деньгами...

Тот, кто в знойной пустыне водворил простыми словами мир в его душу, охваченную отчаянием и смятением, сказал, между прочим, великие слова: "просящему дай", и "если имеешь две одежды, одну отдай нищему". Заповедь простая, которую, по-видимому, нужно только пожелать исполнить, а программа исполнения ясна: "иди и раздай имение нищим".

Что же? У Толстого не хватило желания? Как известно, этот пункт является одним из наиболее благодарных для личных нападок на тему притчи о богатом юноше и об игольном ухе. Чужая душа, разумеется, потемки, но мне кажется, что та точка зрения, какую я пытаюсь установить в этой, быть может, слишком беглой и торопливой заметке, исключает в очень значительной степени мелкое зоильство и злорадное торжество при виде "противоречия между словом и делом" в практике этого прямого и искреннего человека.

Дело в том, что наш иудей первого века замечательный психолог и наблюдатель. Было время: он пытался исполнить заповедь. Всем известен эпизод во время переписи, когда Толстой сделал довольно широкую попытку помогать деньгами, и что из этого вышло: вышло не благо. На деньги "простого графа" потянулась (положим, в Хитровом рынке) дикая алчность, лицемерие, ложь и зависть. И результатами такой упрощенной раздачи явилось не улучшение людей, не благодатные просветы в душах приемлющих, а только сгущенная тьма алчности, пьянства, цинизма.

"Рука дающего не оскудевает". На этом основании "простой" обыватель наменивает каждую субботу копеечек и раздает их в воскресенье нищим на паперти приходского храма. Толстой не знает таких раздач и такой крохоборной благотворительности. Все или ничего! Все - когда из этого проистекает прямо и непосредственно добро в его смысле. Что же значит, что исполнение простой заповеди дало такие странные результаты? Мы, приглядывающиеся к жизненной сутолоке с другой, более современной и более сложной точки зрения, знаем, что и благотворительность в современных условиях требует большого внимания, сложной системы и даже искусства. Но иудей первого века не хочет знать никаких сложностей. От раздачи денег истекало зло. Откуда оно? Очевидно, не от внутреннего побуждения дающего. Алчное тяготение обездоленного к протянутой руке тоже естественно. Зло - в самых деньгах, этом изобретении лукавого города. Христос не помогал деньгами, апостолы тоже. Это оттого, что деньги зло. А значит дающий деньги - дает зло. Деньгами помогать ближнему не следует. Можно помогать только любовью. А уже любовь найдет свои пути и свои способы помощи.

Такова теория, и она установлена прочно. Но вот наступает тяжелый 1891 - 1892 год. На огромном пространстве России люди - взрослые, женщины, дети - болеют от голода, страдают и умирают. Один "петербургский житель" пишет Толстому письмо, в котором изображает свое положение: он желал бы помочь голодающим, но он малосостоятельный горожанин, живущий на свой городской заработок. Единственная форма помощи ближнему, которая ему доступна, - это ежемесячное отчисление от своего заработка. Но... деньги зло! Что ему делать?

Был ли это действительно простодушный вопрос искреннего толстовца, или это, наоборот, была форма полемики с толстовскими идеями, это неважно. Вопрос был поставлен ребром, и ответ на него несомненно имел большое значение для искренних последователей Толстого. Вопрос состоял в том, как заурядному современному человеку сделать хоть маленькое дело любви и помощи в современных условиях разделения труда и денежного хозяйства.

Л.Н. Толстой ответил на запрос целой статьей, которая, кажется, не была напечатана, но в то время ходила по рукам, литографировалась, читалась в собраниях, и всюду оставляла чувство неудовлетворения. Из нее мы, разночинные представители междуполярных общественных слоев, не богатые деревенские помещики и не нищие деревенские пахари - должны были еще раз убедиться, до какой степени и мы сами, и наше положение чужды и Толстому-художнику, и Толстому-моралисту. В статье подтверждалось все-таки, что "деньги зло" и помощь деньгами - не настоящая помощь. Помогать надо любовью. Любовь требует близости. Пусть же господа горожане при наступлении лета едут, "вместо дорогих петербургских дач" - в голодающие деревни. Там непосредственное созерцание умирающих с голоду братьев укажет им, что делать. Вместо холодной и формальной денежной помощи горожанин "отрежет краюху от собственного хлеба", и это будет делом любви.

Да, только гениальному человеку можно простить такие советы, - говорил мне один "горожанин", прочитавший статью... Беда в том, что вопрошатель Толстого едва ли выезжал на дачи. А если выезжал, то ему были доступны только досчатые сооружения в Шувалове, Парголове. Перкиярви, откуда каждый день с портфелем под мышкой он должен ездить на работу в канцелярию, контору или редакцию... "Уехать на дачу" в голодающие губернии!.. Но тогда он немедленно очутится с семьей в положении того же "голодающего", так как у него нет ни богатого поместья, ни мужичьего надела, а только "образование", гонорар, построчная плата... Он продает труд за деньги... и отдать он может только деньги, столько-то рублей в месяц. А столько-то рублей - это, по условиям хлебного рынка, столько-то пудов хлеба... То есть столько-то накормленных людей.

Толстой - честь и слава его живому чувству - сам, по-видимому, не удовлетворился своим ответом, отступил от своей схемы, стал принимать денежные пожертвования и менять деньги на хлеб. И он сделал в голодный год большое и важное благотворительное дело...

А затем... Можно было думать, что этот резкий эпизод, это бьющее в глаза противоречие теории с неизбежной практикой (вред от раздачи денег - деньги зло; необходимость денежной помощи - деньги благо) заставит Толстого остановиться в новом раздумьи и что отсюда начнется новое отрицание. Но на этот раз он удержался все-таки в занятой позиции, в атмосфере волшебного сновидения об иудее первого века. Хотя, - кто знает - даже и теперь, покончит ли на этом неутомимый искатель, или мы услышим еще раз о новых сомнениях этого вечно бодрого ума... Паломник в страну непосредственности и гармонии духа опять, быть может, возьмет свой страннический посох, чтобы отправиться в новый путь, и самый поздний закат застанет его среди этого неусыпного вечного стремления...*

______________________

* Это писано в 1908 г. Чрезвычайно интересно проследить, как в последние годы жизни еще раз менялись некоторые взгляды Толстого. Символически - картина выдержана до конца. Смерть застала великого писателя в пути...

______________________

Итак, Толстой-мыслитель - весь в Толстом-художнике, и изъяны его построений почти целиком вытекают из указанного выше пробела в области его художественных наблюдений. Его прекрасная мечта о водворении первых веков христианства может сильно действовать на простые, непосредственные или на уставшие души. Но мы, люди из просмотренного художником междуполярного мира, не можем последовать за ним в эту измечтанную страну. Для этого у нас нет ни достаточно воображения, ни достаточно досуга и, наконец, настроения. Жизнь, усложненная, запутанная современная жизнь с ее условиями обдает нас, междуполярных жителей, бурными вихрями от обоих полюсов. Мы тоже еще недавно верили в близкое царство Божие на земле и так же, как Лев Николаевич, признавали формулу: все или ничего. Но суровая история борьбы нескольких поколений напомнила нам старую истину, что "царство Божие нудится", что одной проповеди недостаточно даже для воспитания, что формы общественной жизни являются в свою очередь могучими факторами совершенствования личности, и что необходимо шаг за шагом разрушать и перестраивать эти формы. В одной из статей Толстого приведены слова Генри Джорджа, которого Лев Николаевич ставит очень высоко. "Я знаю, - говорит Генри Джордж, - что предлагаемая мною реформа не водворит еще царства справедливости на земле. Для этого и сами люди должны стать лучше. Но эта реформа создаст условия, при которых людям легче совершенствоваться"... В этой совершенно правильной мысли - узел того спора, который разделяет порой так резко настроение Толстого-мыслителя и чтущей великого художника передовой части русского общества. Никто не отрицает, что человек должен стремиться стать и внутренне достойным свободы. Дело только в том, что между внутренней и внешней свободой есть органическая связь и для возможности самой проповеди о внутреннем совершенствовании необходимы лучшие, более нравственные формы общественных отношений. И вот почему идет эта тяжкая борьба, которая потребовала уже столько жертв из той именно сферы жизни, которую проглядел Толстой-художник и с которой не желает считаться Толстой-мыслитель и моралист. И потребует еще много. И не для "всего", не для водворения сразу царства Божия на земле, которое кажется таким простым, если бы все захотели и могли поверить озаренному светлому сну о первом веке христианской эры, а только для того, чтобы ступень за ступенью, ряд за рядом класть основы, на которых будет построен храм будущей свободы. И когда среди этой тяжкой борьбы, порой идущей среди тьмы и тумана, иудей первого века смотрит с пренебрежительной усмешкой или с тяжким упреком на эти усилия, осуждая не только средства, которые разнообразны, но и цели, за которые люди (а теперь уже массы людей) отдают свою жизнь, - то становится понятным чувство ответной горечи, которое являлось временами по адресу Толстого среди передовых слоев борющегося общества и народа... И порой невольно приходит в голову, что только благодаря тому, что Толстой знает, видит, чувствует лишь самые низы и самые высоты социального строя, - ему так легко требовать "все или ничего", так легко отказываться от "односторонних" улучшений, вроде конституционного строя и ограничения законом внешнего произвола во всех его видах. Низы долго страдали и безропотно, смиренно терпели... До высот, особенно до той высоты, на которой стоит гениальный художник, - не может доплеснуть волна никакого утеснения. А нам, людям из неведомой и непризнанной области, нам нужен от времени до времени хоть глоток свежего воздуха, чтобы не задохнуться в этом царстве гнета и безграничного произвола...

А теперь уже не мы одни, междуполярные жители, но самые низы готовы, по-видимому, отказаться от "внутренней свободы" безропотного и безграничного терпения... И пока будет устроен на земле рай полной свободы, - они хотели бы раздвинуть и расширить свое теперешнее помещение, сломать ненужные, сгнившие постройки и - главное - почувствовать себя хоть до известной степени хозяевами в собственном доме.

Я пишу не панегирик к юбилейному дню, а стараюсь только дать посильную характеристику гениального художника и крупного, искреннего, смелого человека. Толстой не нуждается в дифирамбах, а характеризовать его правильно, со всеми свойствами его выдающейся личности - значит дать образ, вызывающий восторг и удивление. Без указания же на отмеченные выше черты характеристика была бы не полна...

Но в той же толстовской мечте есть также источник его силы, как беспощадного критика современного строя. Мы не можем последовать за Толстым в измечтанную им область. Но искренняя мечта всегда была отличным критерием действительности. Где теперь было бы человечество, если бы по временам действительность не вынуждалась стать перед судом мечты. Притом же нельзя забывать, что простые истины, вынесенные из первого века нашей эры, являются признанными, официально освященными и закрепленными основами нашего строя. Это та формальная почва, которая является для современного государства источником его показной официальной морали. И в этой области выходец из первого века, со всей своей наивностью и даже благодаря ей, может сказать с большим авторитетом много живого и интересного.

И вот под влиянием своего чудного сновидения, в котором он сам слышал слова учителя, - Толстой смотрит на нашу действительность и в изумлении протирает глаза при виде всего того, с чем когда-то так страстно мечтал примириться. Как? Так это христианство? Как? Это - общество, основанное на заветах Христа!.. Иудей первого века глубоко изумлен, а всякая изумленная фигура среди сутолоки будничной жизни невольно привлекает общее внимание, возбуждает и заражает...

Отсюда изумительное искусство Толстого говорить общеизвестные истины. Да, именно общеизвестные истины говорить очень трудно, т. е. говорить так, чтобы они приобретали свежесть, оригинальность и жизнь, а именно в этом особенно нуждается наша современность. Мы, образованные люди, знаем очень много, но в нашей жизни сделано очень мало из того, что для нас стало уже избитой, азбучной истиной. Отсюда - многое в нашей современной литературе и, между прочим, стремление к тому, "чего никогда не бывало". У нас - секут мужиков вповалку, иногда женщин и детей, и старых почтенных стариков. Это позорно. И это незаконно. И об этом говорилось много раз. И говорилось как о вопиющем и позорном нарушении человеческого права, но... господа губернаторы продолжают свои упражнения давно, - и в "мирное время" столь же свободно, как и во время смуты, любой петербургский пшют, очутившийся, благодаря протекции, в роли помпадура, приказывает разложить почтенного старика, который годится ему в прадеды, а в своем деле во сто раз умнее, чем помпадур в своем, и... в воздухе свищет лоза. Мы узнаем это и, если сможем, напечатаем негодующую статью, в стиле которой, однако, звучит скрытое уныние и скука: и погромче нас были витии... Ни для кого это, увы! - не новость.

Но вот в один прекрасный день в конце 80-х годов такой легковесный администратор в Орле отправляется в экспедицию и производит экзекуцию над мужиками. Конечно, все это сойдет ему благополучно... Однако через некоторое время откуда-то налетает вихрь, и карьера орловского помпадура разбита. Что же случилось? Ничего особенного. Только иудей первого века узнал об этом эпизоде и изумленно вскрикнул, что это не по-христиански. Но разве мы все, сверху донизу, этого не знали? Разве это не общеизвестная истина? Да. Но Толстой, из глубины своего настроения иудея первого века, сумел сказать эту истину так, что она вновь потрясает не только готовое к негодованию "общество", но и тех, кто терпел, поощрял, даже награждал ретивых пампадуров за такие же мероприятия. Сказал Толстой... Это много. Но еще - сказал "иудей первого века христианской эры", - а это, пожалуй, еще больше.

И дело, конечно, не в том, что один администратор, легкомысленный и жестокий, потерял карьеру. Придут другие, не менее легкомысленные и жестокие. Это мы знаем лучше и тверже, чем иудей первого века... Но дело в том, что под пером Толстого такие "общеизвестные истины" теряют свою тусклость и избитость, сверкают опять всеми красками жизни, будят новое негодование, тревожат, вновь заставляют искать выхода... И еще: они перестают быть мертвым капиталом, лежавшим на сохранении до лучших времен, а расходятся широко, проникая и захватывая такие слои, где раньше царила тупая непосредственность, жалкая покорность или слепое безразличие.

В такие моменты преграда между Толстым-проповедником и его принципиальными противниками из среды междуполярных жителей рушится. Потому что в его речах слышится глубокая искренность. И когда он говорит о непротивлении злу насилием, то он не похож на тех фарисеев, которые обращаются с своей проповедью исключительно к стороне слабейшей. Толстой уже раньше бесстрашно и резко осудил тех, кто обладает властью и силой и кто пытается обосновать эту власть на авторитете христианства и его морали...

И в ту минуту, когда я пишу эти строки, весь образованный мир читает опять одну из "общеизвестных истин" в освещении Толстого: его простые слова на азбучную тему о смертной казни опять потрясают людские сердца... И, конечно, все, что может сделать человеческое слово в прямом смысле и еще более - что оно может сделать косвенно, освещая мрачные бездны нашего порядка, - все это сделает слово гениального мечтателя, которому приснилось однажды, что он слышит в знойной пустыне слова любви и мира из уст самого великого учителя...

Есть еще одна сторона в огромной и сложной личности Толстого-писателя, которая заставляет нас, междуполярных жителей, сочувствовать Толстому-мыслителю и восхищаться им даже в тех случаях, когда мы принципиально далеко не во всем с ним согласны: он поднял печатное слово на высоту, недосягаемую для преследования.

Правда, для самого Толстого тут есть источник своеобразного нравственного страдания. Около 20 лет назад я, еще молодым человеком, только что вернувшись из отдаленной ссылки, в первый раз посетил Толстого, и первые его слова при этой встрече были:

Какой вы счастливый: вы пострадали за свои убеждения. Мне Бог не посылает этого. За меня ссылают. На меня не обращают внимания.

Это понятно: запечатлеть свою проповедь жертвой за исповедуемые идеи - стремление всякого проповедника, и Толстой много раз после этого печатно бросал русскому правительству упрек в непоследовательности и не-правосудии: почему гонят, сажают в тюрьмы, преследуют тех, кто увлечен его проповедью, и оставляют в покое самого проповедника?

Еще недавно, полемизируя с Толстым, официозный орган "конституционного" министерства отвечал между прочим и на этот упрек. Что делать, - говорит "Россия": - Толстой - плохой мыслитель, но он же и великий художник. Его проповедь (например, против смертной казни?) очень вредна, но злая судьба создала правительству специальное затруднение в пресечении этого вреда: приходилось бы преследовать великого художника, к которому чувствуешь "невольную нежность", которого необходимо беречь...

Внушить "невольную нежность" людям, защищающим применение смертной казни, как повседневное, широкое, бытовое явление, - уже это, если принять а 1а lettre (в буквальном смысле) заявление официоза, является, конечно, огромным нравственным завоеванием. "Другие", не столь официозные, но одинаково во многом настроенные люди такой нежности не испытывают: по всей России идет теперь исступленный поход против великого писателя и против его чествования благодарным русским обществом, а известному кронштадтскому иерею даже приписывали особую молитву, очень напоминающую доклад по департаменту о необходимости скорейшей административной высылки великого писателя за пределы этого мира: он будто бы кощунственно просил у Бога скорейшей смерти Толстому. О, как далеко это "христианство" от того учения, которое иудеи первого века слышали на берегах озер и с пустынных холмов*...

______________________

* Впоследствии писали, что сочинение этой молитвы, ходившей по рукам в известных кругах, приписывалось Иоанну Кронштадтскому неправильно.

______________________

Да, нежность к великому русскому художнику ретроградных слоев русского общества, потрясаемого простым и могучим словом "плохого мыслителя", - очень условна. И, однако, факт остается: Толстого не решились тронуть, хотя никакие запреты не в состоянии остановить распространение его мыслей и его наивно-простых, но ужасных обличений. Толстого это печалит. Мы не можем этому не радоваться.

И не только потому, что нам при всех наших разногласиях дорог этот неугомонный великий старец, но и потому, что в нем мы видим первую победу свободы совеаи и мысли над нетерпимостью и гонением. Да, он поднял свободное слово на такую высоту, перед которой преследование бессильно.

И это он сделал только внутренней силой своего гения. Великий художник создал это положение смелому мыслителю. Мы не великие художники, и вся остальная литература бредет еще в густой тьме произвола и бесправия. Но впереди, перед нею, возвышаясь светящимся колоссом, стоит над туманами, заволакивающими еще поле русской жизни, могучая фигура, шагнувшая за пределы этой тьмы и этого бесправия. И мы чувствуем с особенной силой, что он все-таки наш, и гордимся, что он достиг этой высоты силою одного только слова. Нас ободряет то, что он вынес свет свободной совести и слова за пределы угнетения. И, глядя на высоко поднятый им факел, мы забываем наши разногласия и шлем восторженный привет этому честному, смелому, часто заблуждавшемуся, но и в самых ошибках глубоко искреннему великому человеку...

Статья вторая

Блаженны алчущие и жаждущие правды.

Кто-то, если не ошибаюсь, Лессинг, сказал: "Если бы Бог протянул мне в одной руке абсолютное знание, а в другой только стремление к истине и сказал: выбирай! - я бы тотчас ответил: "Нет, творец! Возьми себе абсолютное знание, вечное и неподвижное, а мне дай святое недовольство и непрерывное, беззаветное стремление".

Л.Н. Толстой - яркий представитель такого стремления, беспокойного, бескорыстного, неустанного и заразительного.

Формулы, в которые Толстой от времени до времени заключает это свое стремление, как готовую истину и как мораль для поведения, менялись не один раз, как менялись они у его героев - Пьера Безухого, Левина. Если посмотреть на Толстого с этой точки зрения, то весь он - на протяжении своей долгой и гениальной работы - одно зыбкое противоречие.

Вот, например, одна из таких формул:

"...Благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передают ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях с простотой и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется чувством презрения и жалости..."

Эти слова, в которых чувство "противления" сказалось во всей своей непосредственности и даже крайностях, где даже к побежденному врагу нет другого отношения, кроме жалости, смешанной с презрением... Можно ли поверить, что они написаны той же рукой, которая впоследствии писала другие строки: если бы даже дикие зулусы вторглись в страну, убивая стариков и детей, насилуя жен и дочерей, - и тогда христианин не вправе дать волю "чувству вражды и мести", и тогда он не может силу противопоставить силе...

А между тем это писала действительно одна и та же рука... Этого мало: формула абсолютного непротивления продиктована тем же основным душевным мотивом, из которого вышла жестокая сентенция о благе нерассуждающей вражды и мести...

Этот мотив, единый и никогда не изменявшийся у Толстого, - искание правды, стремление к цельному душевному строю, который дается только глубокой, не разложимой анализом, верой в свою истину и непосредственным ее применением к жизни.

Тоска по непосредственности и искание веры, дающей цельность душевного строя, - такова основная нота главных героев Толстого-художника, в которых всего полнее отразилась его собственная личность.

Мир раскололся, - и трещина прошла по сердцу поэта, - сказал Гейне. Замечательный образ, многое объясняющий в нашем душевном строе. Мир раскололся давно, - и одна часть человечества идет по солнечной стороне великой социальной трещины, другая бредет в темноте и тумане. В наше время особенно чувствуется, что трещина приходится по сердцам не одних поэтов, и Толстой с необыкновенной силой таланта и искренности умеет изображать это ощущение душевного разлада людей, оставшихся на солнечной стороне. Вся его жизнь, вся его гениальная работа как художника и мыслителя есть выражение этого душевного разлада, истекающего из сознания великой неправды жизни, стремление к исцелению в какой-нибудь единой вере, способной примирить противоречия, внести мир и гармонию в смятенные души.

Одно время не только Толстому казалось, что душевная цельность осталась только в простом народе, как дар судьбы за тяжкое бремя страдания и труда. Но этот дар стоит всех благ, которые унесли с собой счастливцы, идущие по солнечной стороне жизни. Он драгоценнее даже знания, науки и искусства, потому что в нем заключена цельная всеразрешающая мудрость. Неграмотный солдат Каратаев выше и счастливее образованного Пьера Безухого. И Пьер Безухий старается проникнуть в тайну этой цельной мудрости неграмотного солдата, как сам Толстой стремится постичь мудрость простого народа.

Едва ли случайно великий художник взял для самого значительного из своих произведений эпоху, в которой непосредственное чувство народа спасло государство в критическую минуту, когда все "рациональные" организованные силы оказались бессильны и несостоятельны. Гениальность Кутузова как полководца Толстой видит лишь в том, что он один понял силу стихийного народного чувства и отдался этому могучему течению, не рассуждая, слепо, с закрытыми глазами. Сам Толстой, как его Кутузов, в этот период тоже был во власти великой стихии. Народ, его непосредственное чувство, его взгляды на мир, его вера - все это, как могучая океанская волна, несло с собой душу художника, диктовало ему жестокие сентенции о "первой попавшейся дубине", о презрении к побежденным. Это цельно, и, значит, в этом закон жизни. Вчитайтесь внимательнее в изумительную эпопею народной войны, и вы найдете там, с удивлением, может быть с душевным содроганием, почти оправдание убийства пленных... Это делал народ, не знающий душевного разлада, обладающий мудростью цельного, неошибающегося непосредственного чувства, более правильного, чем все расчеты... Значит, в этом правда.,

Однако человек, который умел так изобразить душевный разлад, муку сомнений и исканий, как их изобразил Толстой в Левине, Безухом, Нехлюдове, не может надолго остаться в таком настроении. В силе народного подъема в эпоху освободительной борьбы с внешним нашествием он нашел непосредственный порыв и весь поддался гипнозу этого народного порыва, могучего и цельного, непосредственного и нерассуждающего. Искания этой непосредственности и для себя приводят его к жажде такой же цельности. Но эта цельность - все-таки чужая. А сомнения и душевный разлад Пьера, рефлексии Левина, его падения, ошибки, все новые и новые искания, это - свое, родное, органически присущее душе самого Толстого. И по мере того как обаяние великой эпопеи, овладевшей душой писателя, ослабевало, сомнения поднимались снова, анализ начинал подтачивать гипноз "простой веры" Каратаевых... "Власть тьмы", в которой мудрый простой народ изображен на крайних ступенях темноты и порока, наметила новую фазу в эволюции Толстого. Художник оказался способным дать эту картину. Это значило, что мыслитель освободился от подчинения народному мировоззрению, вышел на новый путь для своих неутомимых поисков.

Нужно бы написать целую книгу, чтобы проследить захватывающую историю этих скитаний великого и беспокойного духа в поисках за исцеляющей гармонией истины. В другом месте я попытаюсь с несколько большей подробностью наметить главные этапы этого пилигримства. Здесь скажу только, что, разложив своим анализом все то, чему поклонялся еще недавно в "простой и цельной народной вере", Толстой не нашел успокоения и убежища во всем современном мире. По собственному признанию в "Исповеди", мир в это время казался ему мертвой пустыней. Ум безрадостен и сух, "народная вера" полна лжи и суеверий... На этом распутье Толстой-художник протянул руку истомленному страннику-мыслителю, и гениальное воображение создало для него мир прекрасной и великой мечты. В эпоху "Войны и мира" перед восхищенным взором Толстого колыхался океан душевной цельности противляющегося и борющегося народа. И он признал эту цельность борьбы законом жизни. Теперь послушная мечта развернула передним картину другой цельности, такой же могучей, такой же стихийной и такой же захватывающей. На него повеяло настроением другого народа, который на заре христианства под грохот разваливающегося старого мира готовился завоевать человечество не чувством вражды и мести, а учением любви и кротости... Обаяние этой мечты охватило его, убаюкало беспокойную мысль, унесло на своих волнах в страну непротивления, к душевной ясности христиан первого века... Через тьму столетий до его слуха донесся призыв Христа, и надолго он остается в своей измечтанной стране, призывая мир, мятущийся и Страдающий в сетях непримиримых противоречий, в свое мирное убежище...

Таковы противоположные полюсы единого душевного стремления, такова в сухих и общих чертах история этой яркой, великой жизни. Сквозь тьму веков, из страны своей мечты великий художник и искренний мыслитель смотрит орлиным взглядом на противоречия и несовершенства нашей жизни, и это особенное положение делает такой неотразимой его критику нашего строя, считающего себя тоже основанным на христианских началах.

Правда, мы не можем последовать за Толстым в страну его мечты. Но сладость этой мечты мы чувствуем и глубоко ценим искренность его неустанных исканий правды. И кроме того, мы понимаем, что если мыслитель порой закрывает глаза на то, что между первым веком христианства и нашей современностью залегли бездорожья и туманы девятнадцати столетий, в течение которых родились новые, сложные и непредвиденные условия, то все же отголоски великих истин, прозвучавших тогда для человечества, отдаются порой в голосе художника-мечтателя с такой силой, которая как бы разгоняет туманы веков. На их обаяние отзываются простые сердца, а среди фарисеев великого учения и среди торгующих в храме они порождают смятение и тревогу...

Теперь среди все возрастающего смятения, под мрачными тучами, завесившими наш горизонт, великий художник и смелый искатель правды стоит на величавом закате своей жизни, а вокруг него, проповедующего кротость и непротивление, кипят и волнуются страсти, начиная от восхищения и восторга и кончая темной ненавистью и враждой.

Пройдут еще годы, десятилетия, века... Страсти нашей исторической минуты смолкнут. Быть может, закроется уже и великая трещина, раскалывающая мир на счастливых и обездоленных от рождения; человеческое счастье, человеческое горе и борьба найдут другие более достойные человека формы, умственные стремления направятся в своем полете к новым целям, теперь недоступным нашему воображению. Но даже и с этого отдаления, на рубеже двух давно истекших столетий еще будет видна величавая фигура, в которой, как в символе, воплотились и самый тяжкий разлад, и лучшие стремления нашего темного времени. Это будет символический образ гениального художника, ходившего за мужицким плугом, и российского графа, надевшего мужицкую сермягу...

Короленко Владимир Галактионович (1853-1921) русский писатель украинского происхождения, журналист, публицист, общественный деятель.

2. Выполните синтаксический разбор предложений.

Лев Толстой - наиболее популярный из современных русских писателей, а «Война и мир», смело можно сказать, - одна из самых замечательных книг нашего времени. Это обширное произведение овеяно эпическим духом; в нем частная и общественная жизнь России в первые годы нашего века изображена рукой подлинного мастера. Перед читателем проходит целая эпоха, богатая великими событиями и крупными фигурами (рассказ начинается незадолго до Аустерлицкого сражения и доходит до сражения под Москвой), встает целый мир со множеством выхваченных прямо из жизни типов, принадлежащих ко всем слоям общества. Способ, каким граф Толстой разрабатывает свою тему, столь же нов, сколь и своеобразен; это - не метод Вальтера Скотта и, само собою разумеется, также не манера Александра Дюма. Граф Толстой - русский писатель до мозга костей, и те французские читатели, кого не оттолкнут немногие длинноты и оригинальность некоторых суждений, будут вправе сказать себе, что «Война и мир» дала им более непосредственное и верное представление о характере и темпераменте русского народа и о русской жизни вообще, чем если бы они прочитали сотни сочинений по этнографии и истории. Здесь есть целые главы, в которых никогда не придется ничего менять; здесь исторические лица (как Кутузов, Растопчин и другие), чьи черты установлены навеки. Это - непреходящее... Это великое произведение великого писателя, - и это подлинная Россия. (200 слов.)

(И. Тургенев)

Диктант 2

1. Найдите конструкции, осложняющие простое предложение. Охарактеризуйте их.

2. Выполните синтаксический разбор:

1 вариант - предложения, составляющего седьмой абзац;

2 вариант - предложения, составляющего прямую речь (последний абзац).

3. Определите типы придаточных предложений и способы подчинения:

1 вариант - в предложении, составляющем третий абзац;

2 вариант - в последнем предложении.

Вдохновение - это строгое рабочее состояние человека. Душевный подъем не выражается в театральной позе и приподнятости. Так же как и пресловутые «муки творчества».

Чайковский утверждал, что вдохновение - это состояние, когда человек работает во всю свою силу, как вол, а вовсе не кокетливо помахивает рукой.

Каждый человек, хотя бы и несколько раз за свою жизнь, но пережил состояние вдохновения - душевного подъема, свежести, живого восприятия действительности, полноты мысли и сознания своей творческой силы.

Да, вдохновение - это строгое рабочее состояние, но у него есть своя поэтическая окраска, свой, я бы сказал, поэтический подтекст.

Вдохновение входит в нас, как сияющее летнее утро, только что сбросившее туманы тихой ночи, забрызганное росой, с зарослями влажной листвы. Оно осторожно дышит нам в лицо своей целебной прохладой.

Вдохновение - как первая любовь, когда сердце громко стучит в предчувствии удивительных встреч, невообразимо прекрасных глаз, улыбок и недомолвок.

Тогда наш внутренний мир настроен тонко и верно, как некий волшебный инструмент, и отзывается на все, даже самые скрытые, самые незаметные звуки жизни.

О вдохновении написано много превосходных строк у писателей и поэтов. Тургенев называл вдохновение «приближением Бога», озарением человека мыслью и чувством.

Толстой сказал о вдохновении, пожалуй, проще всех: «Вдохновение состоит в том, что вдруг открывается то, что можно сделать». Чем ярче вдохновение, тем больше должно быть кропотливой работы для его исполнения. (210 слов.)

(К. Паустовский)

Словарные диктанты

1. Не за кого, неистовствовать, не мог, не должен, ненавидящий, неувядаемый; совершенно не продуманное мной сочинение; крайне необдуманный поступок; это совсем непонятно; недорогое, но хорошее; не спеша, ни к чему, неровный ряд, не глядя по сторонам, нетрудное задание, несмотря на условности, очень некрасивый, невзирая на чины и звания, никуда не годный, неподалеку, не замешанный в преступлении, далеко не глупый, никак невозможно, не прав, недаром, некстати, недовыполнить, не доедет, далеко не приятель, не защищен, незваный гость, нежданная радость; не то снег, не то дождь.

2. Бок о бок, на память, до востребования, без толку, в охапку, в придачу, вничью, вполголоса, вперегонки, врукопашную, вперемешку, волей-неволей, крест-накрест, поодиночке, попусту, посередине, точь-в-точь, снизу доверху, чересчур, досуха, заново, исстари, дотемна, ошибка налицо, исподволь, невмоготу, наотмашь, замуж, навзничь, сплошь, идти навстречу, Находиться ввиду, подняться ввысь, раздаться вширь.

3. Долина, продвигаться, привлекать, припадать, лебединый, ощипать, преподавать, роптать, грошовый, возить, плескать, ворона, цветок, кормить, трещать, убегать, толковать, увязать, присягать, удивление, пастух, припаять, улетать, тропинка, привлекательный, неопределенный, предзнаменование, облегчение, облокачиваться, пренебрежение, впечатление, обнажить, поглотить, наслаждение, позволять, скрипеть, полоть, трясина, усмирять, черстветь, выпекать.

Словарный диктант на правописание союзов, производных предлогов, частиц

Вариант I

Во что бы то ни стало, он здесь ни при чем, по тому делу, выполняя как будто; что бы вы сделали, чтобы ответить; говорить насчет встречи, сказать в заключение, иметь в виду, наподобие куба, невзирая на опасность, в течение часа, положить на счет, на встречу с друзьями, узнать впоследствии, несмотря ни на что, не смотря под ноги, вопреки воле матери, за исключением кого-либо.

Вариант II

Кой-какие покупки, как бы то ни было, так же ответственен, он тоже мой однокурсник, пришел-таки к тебе, по тому берегу, несмотря на возраст, вопреки ограничениям, сделать в течение недели, вроде глубокой траншеи, иметь в виду, невзирая на возраст, шагнуть на встречу опасности, помимо школы, узор вроде снежинки, вместо ответа, сверх нормы, впоследствии встретились, все-таки съездил, тоже любишь поговорить, что бы написать в письме.

Словарный диктант «Глагол и его формы»

Вариант I

Стелющийся клевер, почуявший беду, незыблемая истина, клеит конверты, белеющие березы, мучимый ненавистью, щебечущая птица, выкаченная бочка, обвешанный цветами, пенящееся молоко; ненавидящий взгляд, независимая комиссия, колющиеся предметы, ищешь истины, расскажите друзьям, бегущие волны, расклешенные брюки, идущие навстречу, мыслящий логична, задумаешься о многом, гонимый ветром, смотрящий вдаль.

Вариант II

Не верящий в никого, мучит обида, занимаются делом, нежно лелеемый, дышащий в спину, стелется ковыль, держащий дистанцию, неприемлемое решение, палящее солнце, зреющий арбуз, звенящие колокола, выкачанный мед, подгоняемый ветром, засеянное поле, реявший флаг, засушенные пучки трав, поддержишь решение, не замечаете меня, недоумевающий взгляд, рокочущий мотор, бреющийся ежедневно, ведомый тобою.

Был седьмой час вечера. Целый день шел дождь, и теперь раз­гуливалось. Голубое, как горящая сера, озеро с точками лодок и их пропадающими следами, неподвижно, гладко расстилалось перед ок­нами между разнообразными зелеными берегами, уходило вперед, сжимаясь между двумя громадными уступами, и, темнея, упиралось и исчезало в нагроможденных друг на друга долинах, горах, облаках и льдинах. На первом плане мокрые светло-зеленые разбегающиеся бе­рега с тростниками, лугами, садами и дачами; далее темно-зеленые поросшие уступы с развалинами замков; на дне скомканная бело-лиловая горная даль с причудливыми скалистыми и бело-матовыми снеговыми вершинами. И все залито нежной, прозрачной лазурью воздуха и освещено прорвавшимися с неба жаркими лучами заката. Ни на озере, ни на горах, ни на небе ни одной цельной линии, ни од­ного цельного цвета, ни одного одинакового момента, везде движе­ние, несимметричность, причудливость, бесконечная смесь и разно­образие теней и линий, и во всем спокойствие, мягкость, единство и необходимость прекрасного. Так один сам с собою я наслаждался тем, что испытываешь при созерцании красоты природы.

(По Л.Н. Толстому) (157 слов)

Задание

1. Выполните синтаксический разбор выделенного предложения.
2. Выпишите из текста сложное слово, обоснуйте свой выбор.
3. Выполните морфемный разбор деепричастия.

Варианты слова: ДИКТАНТА, ДИКТАНТАМИ, ДИКТАНТЕ

Входимость: 3. Размер: 92кб.

Входимость: 2. Размер: 64кб.

Входимость: 1. Размер: 72кб.

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Входимость: 1. Размер: 61кб.

Входимость: 1. Размер: 106кб.

Входимость: 1. Размер: 22кб.

Входимость: 1. Размер: 112кб.

Входимость: 1. Размер: 40кб.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 3. Размер: 92кб.

Часть текста: Начался урокъ съ 8 часовъ и продолжался до 11 часовъ — отступленiе отъ росписанiя, по случаю поздняго прихода на классъ учителя математики. Много написали: Румянцевъ и Кирюшка изъ Русской Исторiи, a прочiе изъ Св[ященной] Исторiи В[етхаго] 3[авета]. — Румянцевъ отлично написалъ, какъ въ изложенiи, такъ и орфографически, Кирюшка — дурно. Прочiе очень обыкновенно. Каллиграфiя въ упадке; замечено Граф[омъ] обратить на это вниманiе. Да, я боюсь за себя, потому самъ не далекъ. __________________________________________________________________________ Въ Приготов[ительномъ]. Механ[ическое] Чтенiе. __________________________________________________________________________ Всегда велось обыкновенiе этотъ урокъ вести сообразно его назначенiю. Я же далъ имъ читать съ разсказомъ. Хрусловъ, Матвеева и Владимiровъ читали изъ хрестоматiи «О Владимiре, сыне Святослава» — разcказали порядочно. Солдатиковъ, Матвеевъ, Фролковъ, Гавриловъ и Ермилова «О Матвее» изъ книжекъ Ясной Пол[яны]. Все разсказывали прекрасно. — Остальные — сказски Худякова и Афан[асьева], которыя, разсказываютъ теперь ужь безъ затрудненiя. __________________________________________________________________________ Млад[шiй] к[лассъ] и Пригот[овительный]. Св[ященная] Исторiя. __________________________________________________________________________ Разсказывали изъ Новаго Завета «О жене Самарянке, Чудесный ловъ рыбы и Нагорной проповеди Іисуса Хр[иста]. — Все, исключая самыхъ меньшихъ, разсказывали. Спутываются иногда въ последовательности. __________________________________________________________________________ Млад[шiй] к[лассъ]. Математика....

Входимость: 2. Размер: 64кб.

Часть текста: русофильских взглядов» 2 . В русле этих настроений находился и Маковицкий, с отрочества увлекавшийся русской литературой, изучавший русский язык, мечтавший побывать в Москве. После окончания гимназического курса Маковицкий уехал в Прагу и поступил на медицинский факультет Карлова университета. В студенческие годы он находился под сильным влиянием взглядов видного словацкого общественного деятеля и писателя С. Гурбана-Ваянского и русских славистов — А. С. Будиловича, А. И. Добрянского, В. И. Ламанского и других. Учением Толстого он тогда не увлекался. Время от времени молодой человек посещал университетские города Германии и Австро-Венгрии, слушал лекции, знакомился с культурной жизнью зарубежных стран. В Москву Маковицкий впервые приехал в марте 1890 г. и прожил здесь около трех недель. Эта первая встреча с Россией оставила в нем неизгладимый след. Впечатления его были многообразны. Ему привелось быть свидетелем студенческих волнений в Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии и видеть полицейскую расправу над студентами. В аудитории московского...

Входимость: 1. Размер: 72кб.

Часть текста: критика, в лице самых блестящих своих представителей, таких, как Вогюэ, Цабель, Брандес, уделяет ему гораздо больше внимания, чем критика русская. Но я не знаю, есть ли в России человек, так или иначе причастный к литературной или философской критике, который не обострил бы своего пера о произведения графа Толстого. Не могу припомнить всех, кто писал на эту тему, но если назвать Д. Писарева, Анненкова, Григорьева, Михайловского, Скабичевского, Протопопова, профессора Козлова, Н. Страхова и т. д., - то и этих имен будет достаточно. Есть люди, избравшие своею специальностью пропаганду идей графа Толстого. Есть другие, преследующие эти идеи с ожесточением и так сказать по пятам, например профессор Казанского университета г-н Гусев. В период 1886-1889 годов и даже позже нельзя было взять в руки номера газеты или журнала, чтобы не натолкнуться на суждения о Толстом. Стоит припомнить, какой шум произвела "Крейцерова соната" - шум настолько всеобщий, что даже музыкальные издатели поторопились выпустить в свет эту забытую сонату Бетховена, хотя ни малейшего отношения ни к музыке, ни к Бетховену произведение Толстого не имело. Все выходящее из-под пера Толстого вы можете встретить в самых...

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: была невыносимая. Стахович страшно шумел и шалил, так что привел в азарт детей и особенно девиц, в том числе и miss Lake; так что помощи ни от кого не было, а суеты лишней от них было много. Встретил нас в Москве Илья с большой каретой и с Власом. Мы скоро всё устроили, всех усадили и приехали в наш дом, который всем показался так чист, уютен и хорош. Впечатление приезда было хорошее, приятное. Мальчики так рады, Madame сияющая и торжественная; всё приготовлено, чай, постели, еда. У мальчиков всё хорошо; учится Илья хорошо, кажется, а Лёля не довольно хорошо, единицы за алгебру и русский диктант по два раза. Сейчас был Урусов, Сергей Семеныч. Больше никого еще не видала. Чувствую себя дурно, вяло, очень устала, ночь не спала, утром дети шумели ужасно; поясница болит и голова. По немногу раскладываюсь, но дела пока очень мало, так как товарный багаж еще не пришел. Miss Lake с утра уехала, малыши гуляли с Таней и Машей, купили конверты, бумагу, марки. Мальчики все с Альсидом в саду прыгают через барьеры, кто выше, кто дальше. Серёжа играл для Урусова наверху, Приходила Кашевская, мы с ней уговорились насчет уроков, которые начнутся с четверга. Сегодня у madame Seuron мигрень и она лежит. Начались уже подачи счетов, торг, заботы о той мелочной жизни, которую я так не стала любить. Стараюсь не вспоминать о той просторной жизни, которую только что оставила, а то слишком уж грустно. Как-то...

Входимость: 1. Размер: 61кб.

Часть текста: В отношении организации небольших глав с особыми заголовками Толстой шел вслед за Стерном. Он строил их по типу глав «Сентиментального путешествия». У Тёпфера мы имеем сплошной рассказ, при чем части делятся внутри: рассказ распадается на небольшие куски, отделенные друг от друга пробелами. У Толстого в «Четырех эпохах развития» тоже нет деления на главы, имеются только части. Это его не удовлетворило. Он захотел сделать отдельные ячейки рассказа более структурными. В результате появились 28 глав «Детства» с особыми заглавиями. Эти заглавия, разбивающие рассказ на отдельные единицы повествования, сделаны по типу Стерна. В «Сентиментальном путешествии» заглавия подчас кружат около одного и того же понятия. Так, мы имеем у Стерна следующую последовательность глав: 1. «Désobligeante»; 2. «Предисловие. В désobligeante»; 3. «Calé»; 4. «На улице Кале»; 5. «Ворота сарая»; вторично: «Ворота сарая»; «Табакерка» и снова «Ворота сарая». Аналогичны повторения заглавий у Толстого. В «Детстве»: «До мазурки»,...